Принципиально важным отличием информационных технологий от индустриальных является качественно более высокая производительность, имеющая, к глубокому сожалению, внятные социальные последствия.
Индустриальные технологии, нуждаясь в силу своей относительно невысокой производительности в максимальном вовлечении в производство всех членов общества (и даже членов зависимых обществ), являются объективным инструментом социализации. Да, эта социализация насильственна и принудительна, относительно примитивна, основана на унификации личностей, нивелированию их отличий и потому объективно способствует возникновению массового общества, постоянно находящегося в опасности соскальзывания в авторитаризм, а то и тоталитаризм (напомним для жертв ЕГЭ, что при авторитаризме государство лишает граждан политических свобод, а при тоталитаризме — и свободы совести, а также свободы распоряжаться своей частной жизнью до быта включительно).
Однако это — исторически приемлемая цена за формирование относительно благополучного «среднего класса», за «благосостояние для почти всех», за «общество двух третей» и связанный с этим расцвет культуры (пусть даже и массовой). Для индустриальных технологий каждый человек — ценнейший ресурс производства, и его надо включить в это производство, выучив его, усмирив его животные инстинкты, обеспечив благосостояние и дав ему комфортную систему мотиваций.
Совершенно иную социальную среду уже сегодня, на наших глазах, начинают порождать информационные технологии. Для их функционирования нужна элита, обеспечивающая управление, научные исследования и культурную среду, а также относительно небольшое количество людей, непосредственно обеспечивающих функционирование систем жизнеобеспечения общества.
Все остальные — добрые три четверти населения (их доля зависит как от уровня технологического развития общества, так и от национальной культуры) — оказываются лишними в прямом смысле этого слова, подобно тому, как основная часть населения России оказывается лишней, нерентабельной для «экономики трубы». Однако сегодня мы видим, что и в развитых благополучных обществах их коммерчески эффективное развитие объективно требует эффективной утилизации растущих масс лишнего населения — если и не физической, то хотя бы социальной.
Средний класс размывается. Его члены превращаются в люмпенов и деградируют дальше, до полной десоциализации и превращения в создания, живущие не столько по социальным, сколько по биологическим законам. Мы видим разные стадии этого чудовищного процесса на постсоветском пространстве, в Восточной Европе и в Латинской Америке, а в последнее десятилетие присутствуем при погружении в него США и, в меньшей степени, «старой» Европы.
Перспективы и динамика этого процесса непонятны, однако нет сомнений, что глобальный финансовый кризис форсирует его и станет, помимо прочего, могильщиком традиционного «среднего класса» индустриальных обществ.
Национально-освободительные революции ХХ века (включая Великую Октябрьскую — не стоит забывать, что 70% ключевых для царской России отраслей, машиностроения и горной промышленности, принадлежали иностранному капиталу) были проявлением шедшего в масштабах человечества «восстания масс» — политического следствия формирования конвейерного индустриального производства в глобальном масштабе. В социальной сфере эта революция (и капитализм с социализмом были диалектически разделенным, но единым инструментом решения этой задачи) создала массовый «средний класс» и «общество всеобщего благосостояния».
Либеральная революция, начатая Тэтчер и Рейганом, стала проявлением «восстания элит» — политического следствия распространения информационных технологий. В социальной сфере она означает прогрессирующую десоциализацию, границы и сдерживающие факторы которой пока не понятны. Однако суть этого процесса — уничтожение прежних «масс», воспринимаемых элитами в качестве своего непримиримого противника и в их логике подлежащих уничтожению если не физическому, то социальному, путем превращения из «масс» в принципиально неспособное не только к революции, но даже к простому восстанию «быдло».
Однако задолго до этого трагического для нас всех результата, на нынешнем начальном этапе размывания среднего класса эти процессы ставят под сомнение основу современных западных обществ — традиционные демократические институты. Ведь они существуют на базе среднего класса и, в конечном счете, для него —и его истончение подрывает не просто базу, а сам смысл демократии в ее современном понимании.
Каким образом и ради кого управлять демократическими институтами в обществе, в котором средний класс быстро теряет свое социально-политическое значение?
Как хотя бы держать это общество в подчинении и относительной социальной стабильности?
Каким целям подчинять его развитие и какие системы мотиваций развивать в нем?
Ответ на эти вопросы даст наиболее передовое, быстро развивающееся в социальном смысле общество современности — США, в котором уже через 10 лет, как показывают прогнозы, нынешние социальные и этнические гегемоны начнут превращаться в меньшинства.
Однако этот ответ вряд ли сумеет уложиться в рамки традиционных представлений о прогрессе и цивилизации и потому, скорее всего, не обрадует как американцев, так и нас — представителей общества, традиционно страдающего болезнями развитого мира в усугубленной форме.
