Максим Шевченко рассказал ИА IslamNews о том, какими видятся ему итоги уходящего года.
“К сожалению, итоги года не так оптимистичны, как хотелось бы. Пока не удалось избавиться от политики прессинга чиновников в отношении мусульман, который местами принимает характер системного давления.
Это совпало с появлением террористической организации Исламское государство, в симпатиях к которому почему-то стали заподазривать огромное количество мусульман по всей стране, чем сделали невероятную рекламную акцию для этого ИГ. В том, что кто-то куда-то уехал, стали поголовно виновны сотни тысяч молодых мусульман по всей России.
Положение усугубляется тем, что влияние федеральной власти не всегда эффективно на местах – особенно в регионах – местные силовые структуры (МВД, ЦПЭ), которые в Дагестане, Ставрополе, в других местах просто действуют по собственному усмотрению в рамках реализации собственного бюджета без должной координации с федеральными структурами, которые должны были бы заниматься политическими вопросами, т.е. с администрацией президента.
Я считаю, что отсутствие в России единого реально руководящего антитеррористического центра, который мог бы координировать как политические, так и силовые методы по противодействию терроризму приводит к тому, что этим занимается сразу очень много ведомств, как федеральных, так и региональных, а мусульман проще всего записать во враги, в борьбе с которым можно зарабатывать себе погоны, ордена, награды.
Это просто, никаких следственных мероприятий проводить не надо, отчет ведется трупами, как недавно в Нальчике. Просто арестовывай их и дальше оформляй протоколы.
Я, честно говоря, считаю, что эта политика в корне неверная, неправильная. Она обусловлена не государственными, а узкими чиновничьими интересами. И это, конечно, совершенно недопустимо. Как правозащитник я встречаюсь на федеральном уровне с разумными людьми в администрации президента, которые все понимают – а на местах действуют прямо противоположно. В Москве говорят одно, а где-нибудь в провинции, в Дагестане, Татарстане или Башкортостане – прямо противоположные дела.
Все эти раздутые, безумные кампании по запрету платков тоже не добавляют доверия мусульман к госструктурам, потому что они необъяснимы. С точки зрения юриспруденции, ношение религиозной одежды является одним из гражданских прав. Тем более речь не идет о каких-то мерах, которые ущемляли бы права женщин, о каких-то варварских законах типа женского обрезания, речь не идет о торговле женщинами, об унижении прав женщины.
Речь идет о том, что в семьях люди, муж и жена, решают, как они будут одеты, при этом не нарушая законов – уголовных, гражданских, административных, соблюдая свой гражданский долг. Эти мужчины служат в армии РФ, а женщины рождают детей – граждан РФ, между прочим. Их при этом публично унижают, не добавляя никакой симпатии к госструктурам. Это для меня необъяснимо.
Ситуация с платками имеет только одно объяснение: какие-то влиятельные лоббистские силы, принадлежащие каким-то иностранным государствам, специально создают такие кампании через своих агентов влияния – в медиа, в силовых структурах, в органах государственной власти с целью отвращения огромного исламского мира от РФ, с тем, чтобы мусульманам России было очень плохо, очень постыдно жить и находиться здесь.
И, стало быть, чтобы исламские страны, которые с удовольствием инвестируют в Великобританию, в США, никогда не инвестировали бы в Россию, а сюда поступали бы второсортные продукты из Израиля или из других государств. Уверен, что так и есть.
Тем более, исследуя ситуацию на Северном Кавказе, могу четко проследить зависимость между преследованием за платки нагайских девочек и скупкой огромных земельных участков сельхозназначения израильскими бизнесменами через подставные компании.
Думаю, что преследование мусульман – это не спонтанная вещь, особенно в некоторых сельскохозяйственных регионах. Это сознательные действия, направленные на приход на их место разного рода бизнес-структур, связанных с разными иностранными государствами, заинтересованными как в скупке российской земли, так и в экспансии на российский агропромышленный рынок.
Третий момент: хиджра – отъезд мусульман в исламские страны – приобрела некий демонстративный характер. Тысячи людей, причем очень известных в исламском мире, уехали в Турцию, где вполне себе спокойно живут. Их никто не преследует, не прессует, не унижает за их взгляды. При этом многие из них совершенно не являются террористами. Они просто хотят жить и быть верующими мусульманами в демократическим обществе.
При этом сами мусульмане готовы в своей среде истреблять террористов, чтобы они не подставляли умму, но им этого не позволяют делать. Я считаю, что это очень большой вред для российского государства, но предполагаю, что силовые структуры будут реагировать неадекватно.
Вся эта ситуация с расхождением интересов страны и чиновников прискорбна. Это нарушение фундаментальных принципов демократии, свободы, справедливости – всего того, что было для нас так дорого, когда мы боролись за то, чтобы ушел Советский Союз и пришли нормальные времена, за все то, что так попиралось ельцинским режимом и за все то, что мы так надеялись увидеть в современной России. Но, к сожалению, ситуация не меняется. Я знаю очень достойных людей, мусульман, которые могли бы принести пользу России, и которые совершили хиджру.
Четвертый момент: есть и позитив. Действует Казанский исламский университет, очень хороший. Но я знаю, каким трудом людям там приходится согласовывать свои учебные программы.
Слава Богу, на пользу государству заработал Фонд поддержки исламской науки, культуры и образования, где собрались настоящие профессионалы. Инициативы Фонда реально содействуют развитию отечественной исламской культуры, укреплению связей России с исламским миром. Серьезные мероприятия и проекты Фонда носят стратегический характер. Но действия на местах порой просто торпедируют эту работу. Например, кто объяснит, почему РУВД Советского района Махачкалы тупо преследует исламский детский садик? Несмотря на позицию главы Республики, несмотря на защиту Москвы? Как найти управу на этих ретивых борцов?
Я это говорю не для того, чтобы кому-то понравиться – мне нет смысла кому-то нравиться. Убили стольких моих друзей в Дагестане, и я знаю, что их убийства никогда расследованы не будут. Значит, они и меня убьют рано или поздно, но я к этому абсолютно готов. Но если мои друзья не боялись, то и я бояться не буду. Поэтому я говорю то, что есть.
Но я не думаю, что можно что-то сделать усилиями одной организации. Это будет носить локальный и точечный характер, а широкая гражданская политика в отношении мусульман без соблюдения реально демократических норм просто невозможна.
Я уверен, что каждый запрет платка, каждое публичное высказывание госчиновника на эту тему укрепляет позиции террористов. Я вообще считаю, что запрет платков – это пособничество терроризму, в прямом смысле этого слова.
Что касается прогнозов на будущий год, их у меня нет. Я считаю, что если психоз будет усиливаться, то ни к чему хорошему это не приведет. Надо уметь разговаривать с людьми человеческим языком, на языке права, а не силы, подозрения и войны. Есть, конечно, разумные люди, специалисты – в том числе и в силовых структурах, люди демократических взглядов.
Есть люди, которые понимают государственный интерес в налаживании миролюбивых, дружеских, партнерских отношений с исламским миром. Тем более что сама государственная политика нас к этому подталкивает. Вот, например, Турция – наш естественный союзник, но кто-то просто не способен перешагнуть через свои конкретные шкурные интересы на местах. Все репрессии вызваны только шкурными интересами, больше ничем.
Политика президента и его администрации в отношении мусульман весьма грамотна, но беда в том, что никакой единой вертикальной политики в стране я не наблюдаю. Чем ближе “к земле” – тем больше энтузиазма и творчества во всем этом расплодившемся репрессивном аппарате.
Пока на местах будет создаваться ситуация криминально-бюрократического государства, до тех пор в России не будет никакого исполнения тех стратегических задач, которые уверенно дает президент. Когда президент говорит о демократии, о свободе, о правах человека, я ему верю, но когда я сталкиваюсь с реалиями на местах, в том числе, на Северном Кавказе, в Башкортостане, я просто не понимаю, как быть в этой ситуации и что думать.
За что посадили Фанзиля Ахметшина, например? Богобоязненного, хорошего человека? Ни один башкир не верит, что он мог везти два грамма опия. Зачем это делать? Какой в этом смысл? Пусть кто-нибудь мне объяснит этот и подобные процессы. В Нальчике 18-летние пацаны были виновны: они взяли оружие, у них были какие-то идеи. Но неужели так трудно было взять их живыми, а не уничтожать их из огнемета? Почему никого не берут живыми? Почему всегда идет лишь раскручивание маховика войны? Ответ на этот вопрос я дал в начале нашего интервью.
И время лицемерить и лгать ушло безвозвратно. Отношение к мусульманам является лакмусовой бумажкой: если кое-кто не способен наладить нормальные человеческие отношения с теми людьми, которые естественным образом ориентированы на социальное партнерство (а мусульмане ориентированы на социальное партнерство в силу своей религии, это очень социально организующая религия) – то что говорить про других?