— Нет <…>, ну скажи, ведь ни одной, <…>, нормальной рожи нет, слошные, <…>, кретины какие-то! — на сочном-с-мякотью русском языке (мякоть опускаю) исповедовалась приятелю о своих впечатлениях от копенгагенских прохожих шедшая впереди меня и, слава богу, неподцензурная мне девушка.
Я чувствовал себя Гантенбайном — героем романа Макса Фриша, выдававшим себя за слепого, не будучи таковым: только, в отличие от Гантенбайна, я как бы выдавал себя за глухого… во всяком случае, за не владеющего русским языком. Впрочем, у меня так и так никогда не возникает желания вмешиваться в чужой диалог, а уж тем более — ставить кого бы то ни было в известность о том, что говорить по-русски в Дании становится небезопасно: по определенным дням центр Копенгагена в вечернее время переполнен русскими туристами, совершающими популярный ныне «круиз по скандинавским странам». В состав круиза входит, значит, и Копенгаген: туристические автобусы останавливаются возле скопированного датчанами у британцев Музея восковых фигур, а после посещения музея (первая часть «культурной программы») русские туристы отпускаются на волю — по центральной пешеходной улице, именуемой Strget (вторая часть «культурной программы»). Здесь им положено провести часа полтора-два и потом вернуться к автобусам, чтобы — видимо, как можно скорее (к чему, интересно, такая спешка?) — покинуть столицу Дании.
Стало быть, приблизительно с шести до восьми вечера центр Копенгагена временами превращается в центр ну если не Москвы, то, скажем, какого-нибудь русского города средней величины. И так же, как в русском городе средней величины, ничего особенно приятного здесь в это время не услышать — во всяком случае, по-русски.
«Если это — заграница, то я батька Махно!» — «Ну и провинция… чтобы не сказать «дыра!» — «Какая гадость этот ваш Копенгаген!» (За точность всех трех цитат ручаюсь.)
Тот «Запад», который в России, казалось бы, еще недавно было принято боготворить, сегодня у русских считается хорошим тоном поносить самыми последними словами. Однако как тогда, так и сейчас дело, пожалуй, не в Западе, ибо уверяю, что Запад-то сам по себе изменился не сильно: на западном фронте, как водится, без перемен. Дело — в России: это там произошли изменения. Причем изменилось даже не столько отношение к Западу, сколько отношение к себе. Себя в России начали уважать.
Последствия данной — в общем, приятной для русских — метаморфозы оказались катастрофическими если и не для всех остальных, то, во всяком случае, для не-русских… впрочем, «все остальные» и «не-русские» — это вроде как одно и то же.
Вообще говоря, ожидать чего-нибудь другого так и так не приходилось: когда мы, русские, начинаем уважать себя, мы — вот незадача-то! — тут же перестаем уважать других. Есть для нас в этом роковая какая-то неизбежность: хоть ты тресни, а уважать себя, не хамя другому, не получается… Ведь, мягко говоря, мало в какой еще культуре вопрос «Ты меня уважаешь?» в девяноста девяти процентах случаев является преамбулой к мордобою. И недаром возросшее в начале прошлого века самоуважение рабочего класса и беднейшего крестьянства привело к такой классовой ненависти, что не только всех святых вынесли, но и вообще всю страну разнесли! Увы, возвышение в собственных глазах у нас немыслимо без понижения в этих же глазах остального народонаселения: русская этика — как песочные часы, половинчатых решений не терпит.
Неудивительно, значит, что от «преклонения перед Западом» мы перешли прямо и непосредственно к «пинанию Запада сапогами». Ну, резковатый переход — и что ж с того? Во-первых, у нас от любви до ненависти, судя по нашему фольклору, один шаг. А во-вторых, как справедливо, но нелицеприятно заметил Михаил Юрьевич Лермонтов, «и ненавидим мы, и любим мы — случайно…» и, между прочим, именно последнее делает ситуацию отчетливо драматической для окружающих (спасайся, что называется, кто может!), а русского человека — совершенно непредсказуемым.
У нас, русских, в порядке вещей — «невзлюбить»… Интересно было бы, кстати, попытаться перевести это слово на какой-нибудь из хоть германских, хоть романских языков! Обратим внимание, что в этом сугубо русском слове «не» с глаголом уж точно пишется слитно, потому как чего-чего, а слова «взлюбить» в русском языке не существует, да оно и понятно: «невзлюбить» для нас — дело привычное, а вот насчет «взлюбить» — проблемы…
Короче, невзлюбили мы вдруг Запад. Не то чтобы мы узнали его и невзлюбили — мы и раньше, когда любили, его тоже не знали, только нашей любви это не мешало. Теперь — не-любви не мешает. Нам для таких вещей знания вообще не требуется — нам без знания даже лучше любится/не любится… страстнее! Кроме того, выяснилось, что тут, на Западе, и поговорить не с кем: никто по-русски ни бельмеса, даже смешно… При том что русский язык — язык международного общения, это ведь понимать надо! Но не понимает Запад. А не понимает — ему же и хуже, мы-то обойдемся, нам и между собой разговоров хватит. И потом… мы патриоты.
Неважно, что то, чего от нас семьдесят лет наши вожди добивались — чувства патриотизма и презрения к Западу, в нас только сегодня проснулось… чуть ли не сто лет спустя, но лучше поздно, чем никогда. Да у нас уважать себя и основания-то раньше не было — не при коммунистическом же режиме себя уважать! Правда, у нас и теперь основания, похоже, нету, но это как раз ничего… зато у нас всё впереди. Для русского ведь человека — как: для него то, что в будущем, всегда важнее того, что в настоящем, не говоря уже о прошлом. А будущее у нас всегда светлое — кто ж сомневается? Запад сомневается? Ну и… пошел он: мы его так и так не любим. Вот за это, кстати, и не любим!
Тут, однако, хочешь не хочешь, а приходится признать, что сильное похолодание России и Запада друг к другу — во всяком случае так это видится из Дании — вполне и вполне взаимно. Между прочим (чтобы тут уж сразу никаких недоразумений не было), похолодание Запада случилось задолго до похолодания на Западе — и газ здесь, поверьте, абсолютно ни при чем!
Чем-то другим мы, видимо, насолили друг другу — и отнюдь не только за последние десять лет… Но чем? Мне все чаще вот как кажется: насолили мы друг другу тем, что лишили друг друга с детства любимых сказок. Запад лишил Россию сказки под названием «Запад», Россия, в свою очередь, лишила Запад сказки под названием «СССР». Ибо все то время, пока Россия, в варианте СССР, строила «самую человечную в мире» общественную формацию, Запад исподтишка, с испугом подглядывал: а вдруг удастся… чего только не бывает! И все то время, пока Запад в поте лица создавал «самый бесчеловечный в мире» строй, Россия с вожделением бросала осторожные взгляды за кордон: а вдруг они там все-таки правы… чем черт не шутит!
Но ни тот, ни другой проект не удался, а тут как раз и время «метанарраций», то есть «больших сказок», по Ж.-Ф. Лиотару, прошло… — и люди поняли, что столетиями жили не ради обустраивания действительности, а ради рассказывания друг другу сказок о себе… Теперь русские туристы валом валят на Запад и столбенеют: где же та «сказка»? Гости из-за рубежа прибывают в Россию и уезжают расстроенными: нету и этой «сказки»!
И разочарованы друг в друге. И снова и снова пытаются рассказать друг другу, какими им надо быть на самом деле.
Хотя на самом деле они друг для друга не существуют и никогда не существовали.
