Спросите прохожих: почему вымерли динозавры? Каждый, не задумываясь, даст вам свой ответ. Исключением будет палеонтолог — он поднимет взор к потолку и начнет мямлить: «Ну, знаете, разные версии существуют…»
Точно так же на звуковой сигнал «ЕГЭ» значительная часть россиян рефлекторно откликнется устойчивой ассоциацией: «дебилизация общества». Вся страна, как один человек, вместе со спикером Совфеда Сергеем Мироновым заворожено повторяет такую мантру: «Вопрос о ЕГЭ стал общеполитическим, поскольку на карту поставлено будущее нашей страны, вопрос о том, кто будет заниматься инновациями и развитием социальных и экономических задач, поставленных и в Послании президента РФ. Данные статистики по ЕГЭ очень печальные. Дети просто тупеют».
Почему-то весь этот дискурс напоминает мне бабушку героини из фильма «Курьер», которая уверяла, что прекрасно знает современную молодежь, потому что регулярно смотрит телевизор. Мне кажется, что люди, которые с высоких трибун вещают об ужасах, связанных с ЕГЭ, узнают об этих ужасах именно из телепередач, где другие люди с высоких трибун вещают о том же самом. Потому что мантру эту практически нельзя услышать как раз от большой группы граждан, в которую входят родители старшеклассников и сами старшеклассники. Они как-то все чаще молчат, а если и обсуждают между собой эту проблему, то ограничиваются больше техническими вопросами, например, сколько дней ждать результатов. А иной раз, презрев общественное мнение, они тихим шепотом говорят друг другу: а все-таки хорошо — разослал сертификаты в разные университеты, и дело с концом — сиди и жди, куда примут.
Что касается меня, то еще совсем недавно я не сомневалась. Я ненавидела ЕГЭ и всех, кто его выдумал. Я планировала акции протеста. Лучшим способом «погладить меня по шерстке» было всласть поругать вместе со мной эту пагубную инициативу. И вот за какой-то жалкий учебный год в моем сознании произошла настоящая революция. Я поддерживаю ЕГЭ и готова объяснить почему.
Я одновременно являюсь мамой выпускницы и учителем выпускников. Поэтому смотрю на ситуацию, если можно так выразиться, с двух колоколен. Вот этот стереоскопический вид, открывающийся моему внутреннему взору, я и позволю себе описать.
Начну с колокольни преподавательской. Несколько лет я вечерами вела подготовительные курсы при одном из солидных московских университетов. По этой же методике готовила и своих одиннадцатиклассников — учащихся лицея при этом же университете. Лет 5-6 назад лучшие из моих учеников уверенно набирали проходные баллы по моему предмету — английскому языку. В последние годы ситуация изменилась. Очень сильные дети получали жалкие 50-60 баллов за тест и были вынуждены идти на платную форму обучения.
«Какой тест? Что за провокация?» — вскинется непосвященный. Ведь это ЕГЭ подсовывает детям тесты, «дебилизируя общество», а классические вступительные экзамены в вузы — это «наше все», это национальная традиция, это выявление творческих способностей… и так далее.
Но господа, покажите мне хоть один вуз в стране, где экзамены проводятся не в тестовой, а в пресловутой традиционной (очевидно, устной) форме. Чтобы не соврать, уже лет шесть, если не восемь, как все вузы перешли на письменные экзамены, преимущественно в формате тестов. Кое-где тесты скупо разбавляются сочинениями и другими видами письменных заданий, но уже давно в экзаменационных залах царит гробовое молчание и слышен лишь скрип перьев, точнее, шуршание шариков. Уже давно и репетиторы, и подготовительные курсы добросовестно «натаскивают» на тесты, и приемные комиссии не заморачиваются выявлением творческих способностей.
Почему так случилось — это предмет отдельного исследования. Могу лишь предположить, что письменное испытание по замыслу должно устранить ту самую, как теперь модно говорить, «коррупционную составляющую» экзамена и делает их более прозрачными («транспарентными», если уж пользоваться модными словами). То есть исчезают те самые таинственные списки на коленях у экзаменаторов, в существовании которых сомневался лишь самый наивный и в соответствии с которыми на устном экзамене можно было бесконтрольно либо «завалить», либо «вытянуть» любого, в зависимости от «вышестоящих указаний». Письменная работа предполагает возможность апелляции и вроде как делает экзамен более открытым. Однако эта форма экзамена лишь в теории вызывает больше доверия, оставляя, если задуматься, все тот же «люфт», предоставляющий приемным комиссиям значительную свободу действий. Вузовские тесты делают настолько изощренными, что и профессор соседнего вуза насажает ошибок. На апелляции вам покажут ваш бланк, испещренный минусами, и апелляционное заявление беспомощно выпадет из ваших ослабевших рук. Тогда как у «нужного» абитуриента будут красоваться сплошные плюсы — он ведь не подаст апелляцию о том, что ему завысили баллы. Принцип несложный.
Как это делается, могу пояснить на примере своего предмета — английского языка. Если несколько лет назад тесты предполагали срез, выявляющий общее понимание и освоение языка, то в последние годы упор делается на идиомы и фразовые глаголы — т.е. лексические единицы, которые «нельзя понять, можно только запомнить». Абитуриент, честно выучивший тысячу идиом, неизбежно столкнется с 1001-й и получит законный минус.
Надо сказать, что и сами тесты, и их уровень, равно как и информация о том, кто и где их составляет, являются страшной тайной даже для нас, людей, которые должны к ним готовить. Лишь члены комиссии, присутствовавшие на экзамене, потом с круглыми глазами рассказывают коллегам о сложности заданий. При этом всегда возникает один вопрос: если мы принимаем только детей с такими запредельными знаниями, чему мы их потом будем учить? Однако опасения напрасны, ибо из года в год повторяется одна и та же история: в сентябре вузовские «англичане» привычно дают первокурсникам отборочный тест и делят их на сильные и слабые группы. И в слабых группах начинается рутинная работа: ребят надо учить азам, поскольку зачастую они и алфавита не знают, не говоря уже о спряжении глагола «to be». Но если посмотреть их личные данные, можно увидеть, что вступительный тест они написали на 90 баллов! Вот ведь загадка…
Мало кто сомневается в том, что для преодоления вступительных испытаний престижного университета школьных знаний недостаточно, необходимо брать репетитора. Одни репетиторы берут дорого, другие — ошеломляюще дорого. Вот эти последние как раз не затрудняются вбиванием в голову абитуриента каких-то исключительных знаний. Всем понятно, что они берут «за содействие». Какое, однако, может быть содействие, если все письменные работы имеют антикоррупционную защиту, т.е. проходят под шифром, без указания фамилии? Одна моя ученица рассказала, что преподаватель, который готовит ее к сочинению, сохранившемуся еще в качестве вступительного экзамена на некоторые филологические факультеты, просто просил ее запомнить и сообщить ему первое и последнее предложение из своего сочинения. Простая схема.
Я не стала бы огульно говорить о вузовской коррупции лишь на основании слухов и умозаключений. Однако моя «родительская» ипостась дала мне возможность соприкоснуться с ней вплотную. Начиная с сентября, когда моя дочь стала одиннадцатиклассницей, некоторые коллеги и знакомые из университета стали проявлять ко мне повышенный интерес. То и дело возникали настойчивые расспросы о том, что я собираюсь предпринять, звучали многозначительные намеки на возможность. Долгое время я уходила от этих контактов, но ближе к зиме родительское сердце дрогнуло: а что если это стоит не очень дорого, и я смогу избавить ребенка от нервотрепки? Однажды я раскрылась и дала своему визави назвать сумму. После чего я успокоилась и даже развеселилась. Нравственная дилемма — стать взяткодателем или нет — отпала сама собой: сумма была настолько огромной, что превышала стоимость платного обучения за все пять лет. Я не сильна в устном счете, но без труда прикинула, что если бы у меня были такие деньги, и я положила их в банк, то лишь процентов мне хватило бы для оплаты двух-трех семестров.
Практически все университетские преподаватели, а большинство из них, я знаю, не имеют отношения к коррупции, сходятся на том, что уровень поступивших студентов с каждым годом катастрофически падает, и это при все возрастающем уровне сложности вступительных вузовских тестов. Очень часто разговоры сводятся к тому, что ЕГЭ приведет к окончательному торжеству серости в вузах, то есть будет некого учить. Однако процесс-то начался задолго до повсеместного введения ЕГЭ, а уровень студентов, которые поступят в этом году, еще никто не измерял.
Много говорят о том, что, якобы, с «периферии» приезжают эшелонами абитуриенты со «стобалльными» результатами ЕГЭ, а потом выясняется, что они не знают таблицы умножения и пишут слово «еще» в четыре буквы. Возможно, в какой-то степени это правда. Выходец из одной южной республики, услышав такой разговор, заявил не без одобрения: «Конечно. У нас если в одном районе средний балл по ЕГЭ будет ниже, чем в другом районе, начальника управления образования тут же снимут». Однако мне все же представляется, что масштабы бедствия несколько завышены. И как бы то ни было, всегда можно усовершенствовать систему: пусть проверкой работ занимается соседний район, посмотрим кто кого.
Еще на заре проекта ЕГЭ кто-то сказал в теледебатах о том, что просто коррупция из вузов сместится на другой уровень. Для защиты от этой опасности в университетах придумали, казалось бы, безупречное с моральной точки зрения средство — олимпиады. Истинный способ выявить талантливых детей. Грандиозно: победители зачисляются на бюджетную форму обучения. А теперь я открою вам страшную тайну: сумма, о которой шла речь тремя абзацами выше, была предложена мне именно за призовое место на олимпиаде.
Недавно в разговоре с женщиной-профессором я позволила себе нелицеприятно отозваться об олимпиадах. Она сказала: «Да нет же, вы, кажется, не понимаете. Олимпиады — это как раз способ отобрать достойных детей». Тогда я поделилась с ней уже известной вам тайной. Она долго молчала, потом попросила меня заткнуть уши и высказалась так, как может только истинный лингвист. Я поняла, что в этот миг разбились ее надежды на коренное улучшение состава студентов.
После всех этих событий мое отношение к ЕГЭ принципиально изменилось. То же самое я стала замечать у других родителей, причем в основном это родители сильных, умных ребят. Я заметила, что чем крепче, толковее выпускник, тем лояльнее он относится к ЕГЭ. Не одобряют его как раз не слишком сильные и трудоспособные дети. Я поинтересовалась у одной такой девочки, почему она против единого экзамена. Та высказалась предельно ясно: «Потому что трудно, много знать надо». Я удивилась: «А университетские экзамены сдавать — не надо много знать?» — «Ну, может в какой-нибудь плохонький университетик попроще». — «А зачем вам плохонький-то?» — «Работать очень не хочется».
Одновременно менялось и мое отношение к проекту как учителя. По мере того, как продвигалась подготовка одиннадцатиклассников к экзамену, я проникалась все большим уважением к заданиям ЕГЭ. Не буду говорить о других предметах, критиковать или хвалить ЕГЭ по литературе или истории. Что касается заданий единого экзамена по английскому языку, то они вполне достойны. Возможно, потому что их формат заимствован из международных экзаменов FCE и TOEFL, проверенных многолетним опытом. Во всяком случае, могу сказать, что готовить к ЕГЭ по языку приятно, причем это не противоречит общепринятой школьной программе, в отличие от собственных университетских тестов.
Одна пожилая учительница заявила старшеклассникам: «Я вас готовить к ЕГЭ не буду, я буду просто проходить с вами программу. Кто хочет сдавать — берите репетитора». Бедная женщина, как и большинство преподавателей со стажем, просто нервничает перед лицом инновации. Тем не менее, она выбрала очень неплохой учебник и подготовила детей так, что когда две ее ученицы под конец года попросили меня дать им несколько уроков, непосредственно заточенных под ЕГЭ, мне было нечего с ними делать.
Во-первых, экзаменационные задания полностью основаны на текстах, и это радует. Это означает, что учитель должен, прежде всего, научить детей читать и вдумываться в прочитанное. Чтобы правильно сделать грамматическое или лексическое задание, не слишком, кстати, трудное по сравнению, например, с вузовскими тестами, нужно очень хорошо понять текст. К сожалению, большинство современных учебников текстами пренебрегает, но при достижениях современной полиграфии и наличии Интернета найти занимательные тексты для совместного чтения совсем нетрудно. В то же время, задания по чтению подобраны так, что их не сделаешь без приличного знания грамматики и лексики. Иными словами, сдаст экзамен тот, кто обладает языковой интуицией, аналитическими навыками и культурой чтения, а не тот, кто вызубрил тысячу идиом.
Ответственно заявляю, что, по крайней мере, в отношении языковых тестов, не могу согласиться с высказыванием главного борца с ЕГЭ Сергеем Мироновым, который утверждает: «Люди, от которых зависит будущее социальное, экономическое, технологическое развитие России, должны обладать, прежде всего, высоким творческими способностями, которые несводимы к способности запоминать большие массивы информации». Эта пафосная критика применима, скорее к собственным университетским тестам.
Во-вторых, задания ЕГЭ делают очень широкий срез знаний, без неоправданного усложнения вопросов в какой-то одной области. Другими словами, выпускник, который просто добросовестно, без разгильдяйства осваивал школьную программу, может набрать очень неплохое количество баллов.
Кстати, именно с этим фактом связан один из аргументов противников единого экзамена: они говорят, что вузы захлестнет волна посредственности, хорошистов, успешно сдавших не слишком трудный экзамен. Ах, давайте не будем утверждать, что в институтах всегда учились одни Ломоносовы, к тому же, кого не устраивает в качестве студента человек, способный стабильно и нормально работать? Что же касается выявления гениев посредством собственных университетских тестов, то… см. выше.
Я не вполне понимаю корысть защитников ЕГЭ. Финансирование, рабочие места, возможность «приклеить» что-то к рукам? Допустимо, но не очень понятно. Зато корысть противников проекта я за последний год поняла очень хорошо. Теперь я примерно представляю, сколько моих коллег, и в вузе, и даже в школе много лет сидит «на кормлении», как в допетровские времена. Представляю я и их близкую к панике растерянность, когда годами отлаженная система, при которой экзамены — праздник, который всегда с тобой, начинает давать сбой. Что будет, если проходные баллы начнут набирать не «нужные», а просто крепкие и сильные абитуриенты? Примечательно, что самые нетерпимые высказывания в адрес нововведения можно услышать именно от таких «растерянных». Это похоже на ситуацию, когда на площади стоит возмущенная толпа и все выкрикивают негодующие лозунги. Постепенно многие начинают осознавать свое заблуждение и замолкают, и только заинтересованные лица продолжают кричать — теперь их становится всем видно.
И в заключение о самом неприятном. Давайте признаем, что в обществе существует ажиотажный спрос на образовательные услуги, точнее на дипломы о высшем образовании, и даже нынешняя ситуация кризиса, когда престижный диплом все меньше становится гарантом успешного трудоустройства, не изменила этого отношения. Мы все знаем, что ажиотажный спрос порождает коррупцию. Мест в вузах, а особенно в престижных вузах, все равно меньше, чем желающих. Значит, неизбежно будут люди, которые захотят дать взятку, и найдутся те, кто не откажется ее взять. Как ни крути, а ЕГЭ — реальный способ победить эту ситуацию, хотя и далеко не совершенный.
Есть, конечно, другой способ: переломить менталитет общества, создать классную систему среднего профессионального образования, когда на менеджера, редактора, дизайнера будут учить многочисленные отличные колледжи, диплом которых даст возможность хорошо зарабатывать. Но так уж у нас сложилось, что человек немного стесняется, сообщая, что закончил «только» техникум, ведь это означает, что он «недоучка», хотя при этом он может быть великолепным специалистом.
Одна моя ученица заученно повторяет слова матери: «Для женщины главное — выйти замуж, а диплом нужен для того, чтобы, если муж бросит или умрет, можно было пойти работать». Поверьте, такая мотивация — не редкость.
Но пока мы имеем то, что имеем, надо придумать, что с этим делать, как с этим жить. И чем дальше, тем больше мне кажется, что ЕГЭ — не самая тупая идея, хотя, безусловно, и нуждающаяся в серьезном усовершенствовании.
Что касается меня, я не стала никому платить и ни с кем договариваться. Вчера дочь сдала первый экзамен. Ждем…
